Впервые Сталинские премии в области литературы и искусства были присуждены в 1941 году сразу в двенадцати направлениях: музыка, живопись, скульптура, архитектура, театр, опера, балет, кинематография, проза, поэзия, драматургия и литературная критика. За следующие 11 лет существования лауреатами премии стали 1706 человек (ее мог получить как один автор, так, например, и целый театральный коллектив).

В условиях запутанной и переменчивой культурной политики советского государства, когда любой мог неожиданно оказаться объектом проработки по идеологическим причинам, которые плохо поддавались однозначной интерпретации, премия выполняла роль культурного навигатора — отмеченные ей произведения входили в культурный канон и практически гарантировали автору неприкосновенность. Помимо высокого символического статуса она также обещала лауреатам финансовое благополучие. Размер премий — 100 тысяч рублей (первая премия), 50 тысяч (вторая) и 25 тысяч (третья) — существенно превышал средний уровень зарплат в стране (средний годовой доход библиотекаря в 1939 году — 1800 рублей). Всего за время существования премии на выплаты лауреатам было потрачено 57,7 миллиона рублей.

Литература в советской иерархии искусств занимала необычайно высокое место — с конца 1920-х годов Сталин по большому счету курировал ее лично. В результате литература была той сферой, в которой отрабатывались основные идеологические и организационные новации культурной политики перед тем, как их переносили в другие сферы искусств.

Как принимались решения о присуждении премии

Формально все решения должен был готовить Комитет по Сталинским премиям в области литературы и искусства. Его первым председателем был Владимир Немирович-Данченко, а в секцию литературы из известных писателей входили Алексей Толстой, Александр Фадеев и Михаил Шолохов. Но в конечном итоге все основные решения принимались Сталиным лично или после небольшого обсуждения, в котором его голос, естественно, был решающим.

Атмосферу этих собраний хорошо передают многочисленные воспоминания их участников и ходившие в писательских кругах апокрифы. Например, подробный мемуар о заседании 31 марта 1948 года оставил постоянный их участник — шестикратный лауреат Константин Симонов:

«Сталин имел обыкновение… брать с собой на заседание небольшую пачку книг и журналов. Она лежала слева от него под рукой, что там было, оставалось неизвестным до поры до времени, но пачка эта не только внушала присутствующим интерес, но и вызывала известную тревогу — что там могло быть. А были там вышедшие книгами и напечатанные в журналах литературные произведения, не входившие ни в какие списки представленных на премию Комитетом. То, о чем шла, точнее, могла пойти речь на заседании в связи с представлениями Комитета по Сталинским премиям, Сталин, как правило, читал. Не могу утверждать, что он всегда читал все. Могу допустить, что он какие-то произведения и не читал, хотя это на моей памяти ни разу прямо не обнаружилось. Все, что во время заседания попадало в поле общего внимания, в том числе все, по поводу чего были расхождения в Союзе писателей, в Комитете, в комиссии ЦК, — давать, не давать премию, перенести с первой степени на вторую или наоборот, — все, что в какой‑то мере было спорно и вызывало разногласия, он читал. И я всякий раз, присутствуя на этих заседаниях, убеждался в этом. Когда ему приходила в голову мысль премировать ещё что-то сверх представленного, в таких случаях он не очень считался со статусом премий, мог выдвинуть книгу, вышедшую два года назад, как это в мое отсутствие было с моими „Днями и ночами«, даже напечатанную четыре года назад, как это произошло в моем присутствии, в сорок восьмом году. В тот раз я сидел рядом с редактором „Звезды« Друзиным, сидел довольно далеко от Сталина, в конце стола. Уже прошла и поэзия, и проза, и драматургия, как вдруг Сталин, взяв из лежавшей слева от него пачки какой-то журнал, перегнутый пополам, очевидно, открытый на интересовавшей его странице, спросил присутствующих:
— Кто читал пьесу „Вороний камень«, авторы Груздев и Четвериков?
Все молчали, никто из нас пьесы „Вороний камень« не читал.
— Она была напечатана в сорок четвертом году в журнале „Звезда«, — сказал Сталин. — Я думаю, что это хорошая пьеса. В свое время на нее не обратили внимания, но я думаю, следует дать премию товарищам Груздеву и Четверикову за эту хорошую пьесу. Какие будут ещё мнения?
По духу, который сопутствовал этим обсуждениям на Политбюро, вопрос Сталина: „Какие будут ещё мнения?« — предполагал, что иных мнений быть не может, но в данном случае их действительно не предполагалось, поскольку стало ясно, что никто, кроме него самого, пьесу не читал.
Последовала пауза. В это время Друзин, лихорадочно тряхнув меня за локоть, прошептал мне в ухо:
— Что делать? Она была напечатана у нас в „Звезде«, но Четвериков арестован, сидит. Как, сказать или промолчать?
— Конечно, сказать, — прошептал я в ответ Друзину, подумав про себя, что если Друзин скажет, то Сталин, наверное, освободит автора понравившейся ему пьесы. Чего ему стоит это сделать? А если Друзин промолчит сейчас, ему дорого это обойдется потом — то, что он знал и не сказал.
— Остается решить, какую премию дать за пьесу, какой степени? — выдержав паузу, неторопливо сказал Сталин. — Я думаю…
Тут Друзин, решившись, наконец решившись, выпалил почти с отчаянием, очень громко:
— Он сидит, товарищ Сталин.
— Кто сидит? — не понял Сталин.
— Один из двух авторов пьесы, Четвериков сидит, товарищ Сталин.
Сталин помолчал, повертел в руках журнал, закрыл и положил его обратно, продолжая молчать. Мне показалось, что он несколько секунд колебался — как поступить, и, решив это для себя совсем не так, как я надеялся, заглянул в список премий и сказал:
— Переходим к литературной критике. За книгу „Глинка«…»

Константин Симонов. «Глазами человека моего поколения»

Какие произведения могли получить Сталинскую премию

Огромная часть премий по литературе была присуждена за произведения, чьи названия и имена авторов сейчас ничего не скажут не только читателям, но и большинству профессиональных исследователей советской культуры — такие как Николай Нагнибеда (сборник «Стихи»), Юлий Чепурин (пьеса «Совесть»), Иосиф Ликстанов (повесть «Малышок»). В списке лауреатов можно найти много писателей из национальных республик, чье появление должно было символизировать мощь и культурное и национальное многообразие советского проекта, а также конъюнктурные соцреалистические произведения, написанные на злобу дня и окончательно забытые ещё при жизни их авторов.

Тем не менее в списке Сталинской премии есть много того, что мы читаем до сих пор: «Два капитана» Вениамина Каверина, «Василий Теркин» и «Страна Муравия» Александра Твардовского, «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, а также ставшие классическими переводы — «Божественная комедия» Михаила Лозинского и сонеты Шекспира Самуила Маршака. Также Сталинские премии по литературе получили песни Михаила Исаковского «Катюша» и Алексея Суркова «Бьется в тесной печурке огонь…».

Естественно, Сталинскую премию не получали великие современники Борис Пастернак, Анна Ахматова, Михаил Зощенко и Андрей Платонов. Зато успели её получить позднесоветские классики Юрий Трифонов и Анатолий Рыбаков за свои ещё тогда официально допустимые произведения.

Рекордсмены

Из литераторов больше всех премий получил поэт Константин Симонов — у него их шесть. Во многом это связано с тем, что Симонов одновременно выступал в разных литературных жанрах: он получал премии за четыре пьесы, повесть и сборник стихов. Вслед за Симоновым с пятью премиями за свои пьесы идет Александр Корнейчук. Его результативность можно связать с общей нехваткой драматургов — их всегда было меньше, чем поэтов или прозаиков, кроме того, большая часть поколения популярных драматургов 30-х годов не пережила цензуру, репрессии и войну.

Самый громкий скандал, связанный со Сталинской премией

После смерти Сталина самые одиозные из обладателей премии столкнулись с проблемами, от которых их долгое время защищал статус неприкасаемых. Так, ничем не выдающийся драматург Анатолий Суров  , пользовавшийся благосклонностью Сталина, дважды получил премию, а его пьесы шли во всех ведущих театрах страны. Одновременно с этим он был известен своим вызывающим, даже по меркам советского литературного истеблишмента, поведением. Он часто появлялся на официальных мероприятиях нетрезвым, а в 1953 году поучаствовал в скандальной драке с другим лауреатом Сталинской премии Михаилом Бубенновым. Обстоятельства драки и реакция руководящих органов описаны в эпиграмме Александра Твардовского и Эммануила Казакевича:

«…М. Бубеннов, насилие содеяв,
Его старинной мебелью долбал.
Певец „Березы« в жопу драматурга
С жестокой злобой, словно в Эренбурга,
Фамильное вонзает серебро.
Но, подчинясь традициям привычным,
Лишь как конфликт хорошего с отличным
Расценивает это партбюро».

Суров не остановился на достигнутом и после этого сначала подрался со своим шофером, а потом появился на выборах в Верховный Совет 14 марта 1954 года нетрезвым и демонстративно перечеркнул все фамилии в бюллетене. Это переполнило чашу терпения, и через месяц его исключили из Союза писателей. Одновременно с этим выяснились новые скандальные подробности: оказалось, что обе свои лауреатские пьесы он писал не сам. Хитростью и угрозами Суров сделал так, что настоящие драматурги Николай Оттен и Яков Варшавский были вынуждены признать его авторство. По свидетельству Варшавского, после того как пьеса «Рассвет над Москвой» получила премию, Суров позвонил ему и сказал: «Получи четверть премии, или я сгною тебя на Колыме».

Самое неожиданное из произведений, получивших Сталинскую премию

В 1949 году Василий Ажаев получил первую Сталинскую премию за роман «Далеко от Москвы», через два года экранизация романа тоже удостоилась первой премии, на этот раз по кинематографии. «Далеко от Москвы» — образцовый семисотстраничный производственный роман, посвященный строительству нефтепровода на Дальнем Востоке во время войны в рекордные сроки. Три руководителя строительства — Батманов, Беридзе и Залкинд — решают эту задачу при помощи самоотверженной работы и энтузиазма. Роман этот тоже был в значительной степени продуктом коллективного творчества — в его редактуре (на уровне соавторства) участвовал Константин Симонов.

Дополнительное измерение чтению романа дает знание биографии автора. Ажаев оказался на Дальнем Востоке не по своей воле. Он был арестован в 1935 году и участвовал в строительстве нефтепровода в качестве заключенного, как и подавляющее большинство других рабочих. Канадский исследователь Томас Лахузен внимательно изучил архив Ажаева и написал одну из лучших существующих сегодня книг о соцреализме — «How Life Writes the Book: Real Socialism and Socialist Realism in Stalinʼs Russia». Лахузен показал, какие зазоры возникают в повествовании из-за несоответствия реальных обстоятельств строительства и желаемого сюжета, и даже обнаружил не очевидный при поверхностном прочтении гомоэротизм — строители бесконечно обнимаются и любуются крепкими телами друг друга: «Он обеими руками пожал руку главному инженеру, поглядел ему в лицо и крепко обнял. За ним подошел Батманов и тоже обнял Беридзе, шепнув: „Давно бы так, дорогой«. Вслед за остальными приблизился Алексей. Беридзе взглянул на него и улыбнулся: как всегда, на лице Ковшова можно было прочесть все, что наполняло его душу. Алексей и радовался за товарища, и был смущен. Беридзе притянул его к себе. Они расцеловались».

Что стало с премией после смерти Сталина

После смерти Сталина премию его имени ликвидировали. В 1956 году восстановили Ленинскую премию (ее вручали с 1925 по 1935 год) — за выдающиеся научные открытия и произведения искусства. В 1966 году учредили Государственную премию СССР, которая стала прямой заменой Сталинской; сталинским лауреатам даже предложили обменять атрибуты старой премии на памятные знаки и диплом новой. При этом не допускалось одновременного выдвижения одного и того же произведения на две премии, а Ленинская считалась более престижной и повторно не присуждалась. 

_{Источник: https://nstarikov.ru/blog/69367}