Сейчас, уважаемые форумчане, вы прочитаете письма советских солдат, партизан, детей военной поры. Они не были знакомы друг с другом, но объединены одной громадной бедой и целью с ней справиться. Писали, зная, что жить осталось недолго (за исключением Петракова). Писали из разных уголков нашей большой в то время страны. Своим любимым, друзьям, однополчанам. На клочках бумаги, старых газетах, стенах. Когда понимаешь близость смерти, не станешь рисовать смайлики или сочинять вступление о погоде. Времени – только на самое заветное. И здесь, на границе двух миров, этим людям хотелось ещё раз поговорить с теми, кого они любят. Наверное, это очень тяжело – стараться дотянуться в то время, когда тебя уже не будет, и надеяться только на судьбу. Впрочем, они, скорее не надеялись на судьбу, а бросали ей самый-самый последний вызов…
От кого-то из ветеранов я однажды услышала такую мысль: война происходит прежде всего в головах. После боёв этот человек всегда думал: а что, если бы во время самого жаркого сражения все-все вдруг сложили оружие и разошлись? Одним махом прекратились бы страдания, убийства, горе. Фашисты развернулись бы и ушли в Германию, а наши бойцы, счастливые – по домам. И, представив такую картину, этот солдат спрашивал себя: что же мешает? Жажда власти и денег – самый страшный паук…
Но вернёмся туда, в огненные годы…
Письмо приводится в сокращении.
«Милая Тонечка! Не знаю, прочитаешь ты когда-нибудь эти строки? Но я твёрдо знаю, что это последнее моё письмо. Сейчас идёт бой смертельный. Наш танк подвит, кругом нас фашисты. Весь день отбиваем атаку, улица Островского усеяна трупами в зелёных мундирах. Сегодня шестой день войны. Мы остались вдвоём – Павел Абрамов и я… Мы думаем, как бы подороже немцы заплатили за нашу жизнь…
Я сижу в изуродованном танке. Жара невыносимая, хочется пить. Воды нет ни капли. Твой портрет лежит у меня на коленях… Снарядов нет, патроны на исходе. Павел бьёт по врагу прицельным огнём, а я пока разговариваю с тобой… Ты помнишь, как мы прощались, когда меня провожали на вокзал? Ты тогда сомневалась в моих словах, что я вечно буду тебя любить. Предложила расписаться, чтобы я всю жизнь принадлежал тебе одной. Я охотно выполнил твою просьбу. У тебя в паспорте, а у меня на квитанции стоит штамп, что мы муж и жена. Это хорошо… Сквозь пробоины танка я вижу улицу, деревья и цветы в саду яркие-яркие… У вас после войны жизнь будет такая же яркая и счастливая. За неё умереть не страшно. Ты не плачь. На могилу мою ты, наверное, не придёшь, да и будет ли она, могила-то?..»
В 1964 году это письмо двадцатичетырёхлетнего танкиста Александра Александровича Голикова было опубликовано в газете «Красная звезда».
Александр родился в деревне Ольхово, под Ленинградом. Отец его был председателем колхоза и сына растил строго, но любяще. Саша с малых лет был приучен к труду, многое умел и уже подростком вполне мог подменить заболевшего тракториста (что и делал). Честности был необыкновенной: никогда не утаил от родителей ни одной плохой оценки и даже замечания. Окончив школу, переехал в северную столицу, где трудился на заводе токарем – руки у Саши были золотые, на заводе к нему за помощью обращались даже люди с большим стажем. Осенью 1940-го года его призвали в армию.
…Танк №736 следовал по направлению к Ровно. Целый день он маневрировал по городу, расстреливая и давя гусеницами гитлеровцев. Но к вечеру в гусеницу попал снаряд. Танк встал. Фашисты подтянули сюда пушки, пулемёты – много силы. Друзья отбивались до последнего патрона, а потом оставшийся в живых поджёг танк… Их похоронили жители города, они же и обнаружили записку.
***
«Прощайте, мои дорогие – мамочка, Эленорка. В ожидании повешения решила написать вам и послать последнее прости. Не плачь, мама, и не ругай меня, иначе поступить я не могла. Береги себя для Эли, которой ты как можно больше времени должна быть бабушкой и матерью. Воспитай её хорошим, содержательным человеком, любящим свою страну и свой народ. Целую вас крепко, передайте привет всем родным, знакомым и ученикам, — всем тем, кто сумеет пережить это чёрное время. Женя».
Евгения Родионовна Багречева, учитель истории школы посёлка Кардымово (это под Смоленском), перед смертью пережила страшные пытки. Её били раскалёнными прутами, выводили босиком на улицу (март 1942 года), вырывали ногти. Накануне повешения она сумела передать записку своей маме.
Евгению Родионовна очень любили ученики. Она вела у них не только историю, но и географию, часто замещала учителей русского языка и литературы. Проводила в школе исторические вечера, для которых сама шила костюмы ребятам и мастерила декорации. Когда началась война, мальчишки и девчонки первым делом прибежали в школу, к Евгении Родионовне, а ведь было лето. Именно она организовала ребятишек на подмогу врачам госпиталя, отрытого неподалёку от села.
Когда Смоленщину захватили враги, Евгения Родионовна стала подпольщицей. Это была большая организация, она насчитывала более ста человек. Евгения расклеивала листовки, помогала раненым, шила для них одежду, переправляла за Днепр хлеб для солдат. Подпольное сопротивление здесь было таким организованным и активным, что фашисты привлекли для его подавления большие силы. Враги сожгли 25 деревень, казнили более пятисот человек. Учителя Бегречеву выдал предатель (она была секретарём коммунистической сельской ячейки). Её повесили, а перед этим издевались. Но так ничего и не узнали.
***
«Прощайте, ленинградцы. Победа за нами…»
Молодой лётчик-истребитель Семён Егорович Горгуль написал эти слова кровью на бумаге.
Он защищал небо над Дорогой жизни. Потомственный шахтёр из Донецка, Семён окончил Ейское училище морской авиации в звании сержанта. Именно он одним из первых открыл на Ладоге боевой счёт сбитых фашистских машин. В первом же воздушном бою он, будучи сам ранен, почти полчаса прикрывал командира звена.
…К Ладоге прорывалась группа «мессеров» – её встретила тройка наших «ястребов». Бой был неравным, один из наших самолётов подбили, лётчик Байдраков выпрыгнул на парашюте. И Семён вместе с другом Евгением Дмитриевым стали прикрывать товарища. Не знали они, что во время спуска Байдракова задела пуля…
Следующий удар врагов пришёлся по «ястребку» Семёна, который к тому времени уже подбил одну вражескую машину. Ранило и «ястебок», и лётчика. Но Горгуль сумел-таки посадить самолёт. У Дмитриева кончились боеприпасы, он был вынужден выйти из боя.
Семён на покалеченных ногах смог выбраться из «ястребка», но потерял слишком много крови. Перебитым пальцем он и написал свою последнюю записку. Увидев самолёт и лётчика, фашисты расстреляли машину и Семёна с бреющего полёта.
***
«Приказ выполнен. Да здравствует Родина!»
Вот и всё, что успел написать в своём блокноте умирающий связист 321-го полка 15-й стрелковой дивизии Михаил Блюмин. В октябре 1941 года (по некоторым данным — весной 1942 года) он возвращался с задания в своё подразделение. Приказ был таким: обнаружить неисправность линии и устранить. Для этого ему пришлось удалиться от своих однополчан на несколько километров. Михаил обнаружил неисправность, устранил и направлялся в полк, когда встретил немецких автоматчиков. Сколько их было, теперь неизвестно, но из своей винтовки боец уложил троих. Его ранили несколько раз и, видимо, посчитав мёртвым, оставили. Обыскать, скорее всего, просто не успели. Но Михаил был ещё жив. Из последних сил достал блокнот и карандаш и написал крупными неровными буквами пять слов. На большее минут жизни не хватило. Так его и обнаружили наши бойцы – с накрепко зажатым в левой руке блокнотом. У Михаила остались родители, которым он прежде исправно писал. Наверное, в последней записке он написал бы им хоть несколько слов, будь силы. Но в ту минуту самым главным для бойца было выполненное задание и восстановленная связь.
***
«Моя черноглазая Мила! Посылаю тебе василёк… Представь себе: идёт бой, рвутся вражеские снаряды, кругом воронки и здесь же растёт цветок. И вдруг очередной взрыв… василёк сорван. Я его поднял и положил в карман гимнастёрки. Цветок рос, тянулся к солнцу, но его сорвало взрывной волной. И если бы я его не подобрал, его бы затоптали. Вот так фашисты поступают с детьми оккупированных населенных пунктов, где они убивают и топчут ребят… Мила! Папа Дима будет биться с фашистами до последней капли крови, до последнего вздоха, чтобы фашисты не поступили с тобой так, как с этим цветком. Что тебе непонятно, мама объяснит».
Про Дмитрия Андриановича Петракова тоже известно мало: он преподавал в ульяновском техникуме. Был заядлый грибник и охотник. Вот и вечером 21 июня 1941 года ушёл стрелять уток. Ушёл в мирное время, а вернулся – в военное.
Папа Дима не знал, что это письмо – последнее, больше дочка Мила и жена не получат от него ни строчки. Писал он её перед новым боем под Сталинградом, в котором был контужен. Дмитрия Андриановича отправили в госпиталь, оттуда он и послал эту весточку домой, не дописав о контузии ни слова. Затем снова отправился на фронт, в Сталинград. Одним из первых Петраков ворвался в здание заводской котельной, дольше недели держал с товарищами круговую оборону. Фашисты так и не смогли занять эту позицию.
Погиб Дмитрий Андрианович летом 1943 года в боях за Орёл. Текст последнего письма дочери Миле высечен на мемориале Солдатского поля.
***
«Дорогие фронтовые товарищи, милая моя подруга Нина! Если я погибну в этом бою, то после смерти сообщи моей маме, что я, её дочь, честно выполнила свой долг перед Родиной. Да, мне, конечно, жаль, что так рано кончилась жизнь, но за меня отомстят другие. Нина, я была медсестрой. Ведь это самое прекрасное – спасать жизнь человеку, который борется за нас, защищает нашу землю от коварного врага, борется за наше будущее. Вот и все, что я прошу передать моей маме. Валя Колесникова, Алтайский край, Благовещенский район».
На фронте Валя – с весны 1942 года. Она воевала около года, и за это время сумела спасти жизни примерно двумстам бойцам. До войны мечтала стать учителем географии и вместе с учениками объехать всю страну. Даже составила карту будущих путешествий и конспекты занятий, которые будет проводить в разных городах.
Погибла на Смоленщине 3 марта 1943 года.
***
Последнее письмо своей невесте Ольге Василий Васильевич Ермейчук дописать не успел: он начал его в минуту передышки, а закончил потому, что дали сигнал о наступлении. Думал, допишет позже. Но судьба распорядилась по-другому…
«Дорогая Ольга! Сегодня исполнилось ровно два года с тех пор, как я не получал от тебя тёплых, душевных слов, которые греют в холодные осенние ночи, которые ласкают душу. Если бы ты знала, как тоскую по тебе. Если бы ты знала, как много хочется рассказать тебе. За эти два года я многое узнал. Война ожесточила меня. Когда я вспоминаю прошлое, мне кажется, что я был мальчиком, а теперь я – взрослый человек, у которого только одна задача – мстить немцам за все то, что они натворили. Мстить за страдания моей матери-старушки, которая, наверное, умерла от голода в плену у немцев. Ольга!..»
…Город Нежин, атака. Во время боя Василия Васильевича ранило осколком разорвавшейся мины. Спасаясь от второй, Ермейчук спрыгнул в окоп. И оказался лицом к лицу с несколькими фашистами. Раненый, но не сдавшийся, хотя они на это рассчитывали, наставив на бойца оружие. А боец вместо того, чтобы поднять руки, выхватил гранату…
Когда в скором времени враги отступили, наши санитары нашли Василия Васильевича. Он был ещё жив. Сил хватило только на то, чтобы прийти в себя, указать на карман и попросить дописать письмо.
***
Письмо девочки Кати Сусаниной нашли в белорусском городе Лиозно уже после освобождения его от фашистской нечисти. Дед и внук вместе с другими горожанами разбирали разрушенные дома и в одном из них обнаружили маленький конверт, прошитый нитками. На конверте был написал номер полевой почты, но он уже устарел, теперь отправить весточку было нельзя. И такая надпись: «Дорогой дяденька или тётенька, кто найдёт это спрятанное от немцев письмо, умоляю вас, опустите сразу в почтовый ящик. Мой труп уже будет висеть на верёвке». Так написала девочка в день своего пятнадцатилетия. А вот в сокращении текст письма:
«Дорогой, добрый папенька! Пишу я тебе из немецкой неволи. Когда ты будешь читать это письмо, меня в живых не будет. И моя просьба к тебе, отец: покарай кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери. Когда вернёшься, маму не ищи. Её расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил её плёткой по лицу. Мама не стерпела и гордо сказала: «Вы не запугаете меня битьём. Я уверена, что муж вернётся назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, вон. И офицер выстрелил маме в рот.
Папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет, и если бы ты сейчас встретил меня, то не узнал… Да, папа, я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой. Работаю очень много, а кушаю два раза в день вместе с Розой и Кларой – так зовут хозяйских свиней… Я очень боюсь Клары – это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я доставала из корыта картошку… Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал… Господа уезжают в Германию с большой партией невольников с Витебщины. Нет, я не поеду в эту трижды проклятую всеми Германию! Я решила умереть на родной сторонушке… Моё сердце верит: письмо дойдёт».
Отец так и не прочитал письмо дочери. Но строки его высечены на школьной доске, одном из элементов мемориала к деревне Красный берег Гомельской области.