События 2014–2015 годов явили миру новый облик российской армии. Образ нашего солдата из девяностых — это человек, воюющий на самом скудном содержании, обходящийся без бытовых удобств, лишенный нормальной связи, снаряжения, сражающийся на технике, видевшей еще Афганистан. В репортажах о бойцах 90-х, вроде знаменитой «Бешеной роты» под Бамутом, российские военнослужащие выглядели скорее партизанами, которые добиваются успеха благодаря личным качествам, а не бойцами регулярной армии, которые побеждают за счет системных успехов.

Апофеоза эта ситуация достигла в Пятидневную войну 2008 года, когда конфликт выигрывали на антикварных боевых машинах при постоянной потере связи между частями. Тем сильнее, по контрасту, оказалось впечатление от операций на Украине и Ближнем Востоке последних двух лет. Армия действовала не только решительно, но и эффективно. При этом нельзя сказать, что выбирались заведомо слабые мальчики для битья. Бескровное присоединение Крыма сменилось короткой операцией в Донбассе, где «северный ветер», даже действуя небольшими силами и не используя авиацию, за несколько дней сдул активно сопротивляющегося противника. Сейчас российские военные достаточно успешно ведут операцию в одном из самых запутанных конфликтов современности, где неожиданные проблемы и угрозы приходят буквально отовсюду. Состояние армии — одно из тех, к сожалению, совсем немногих направлений, где за последние годы удалось добиться зримого улучшения. «Тихая военная революция» серьезно изменила мировой баланс сил в пользу России, и возможности нашей армии — серьезный фактор, влияющий на политику в бывшем СССР и даже за его пределами.

Истоки

Последней войной «старой» армии стал конфликт с Грузией в 2008 году. Скептики, уверенные в полном развале отечественных вооруженных сил, оказались посрамлены: российская армия выиграла войну, несмотря на все предвоенные усилия государства Саакашвили по реформированию своего войска. Однако даже быстрая победа оставила множество вопросов. Армия понесла относительно высокие людские потери, погибло непропорционально большое количество самолетов, техника массово выходила из строя, а управление, координация действий и связь находились на катастрофически плохом уровне. Поскольку противник быстро сломался и начал неорганизованно отступать, бросая технику, для России конфликт оказался куда менее кровопролитным, чем мог бы. Победа демонстрировала не только преимущества, но и слабые стороны войск. Между тем еще до «августовских танков» в недрах Министерства обороны и Генштаба уже созрела концепция смены ориентиров в военном строительстве. Реальный конфликт против неприятеля, обладающего артиллерией, бронетанковыми войсками и авиацией, подстегнул реализацию реформ, но задуманы они были раньше.

Назначение в 2007 году министром обороны России Анатолия Сердюкова вызвало, если выражаться вежливо, смешанную реакцию. Гражданский чиновник, до этого возглавлявший налоговую службу, он выглядел откровенно странным кандидатом на роль спасителя армии. Однако Сердюков действительно выполнял в военном ведомстве в основном административную работу. Конкретно военными вопросами занимались совершенно другие люди.

Долгое время Российская армия развивалась по советской инерции, причем сильные стороны старых вооруженных сил быстро сошли на нет. Переломить тенденцию на снижение боеспособности одним из первых попытался Юрий Балуевский, начальник Генштаба в 2004–2008 годах. Этот старый штабист успел послужить в самой боеспособной части советских сухопутных сил — группе войск в Германии, понюхать пороху в локальных конфликтах после распада СССР (Абхазская война, конфликт между Осетией и Ингушетией). Имея такой опыт, Балуевский сделал несколько предложений по реформированию командной структуры. Именно ему, в частности, принадлежала идея перевода армии на бригадную структуру, более гибкую в современных локальных конфликтах, и он же предложил сформировать параллельно военным округам систему оперативных командований, которые могли бы быстро реагировать на неожиданное начало военных действий, не тратя времени на развертывание в случае появления неожиданной угрозы.

Но предложения Балуевского оказались половинчатыми. Генерал предлагал создавать новую систему управления армией не вместо старой, а параллельно с ней. Попытка нарастить новые управляющие органы поверх старых могла, наоборот, сделать командные структуры еще более громоздкими. Планы Балуевского в целом легли под сукно. Параллельно с невероятными трудностями шли попытки перевести хотя бы часть соединений на контрактную основу. Пытаясь привлечь людей на контрактную службу, государство не учло ряда обстоятельств. С одной стороны, рост благосостояния в гражданском секторе в 2000-е годы поначалу обесценил предлагаемое контрактникам денежное довольствие. С другой стороны, выплачивая деньги, никто не озаботился приличными бытовыми условиями для солдат. В результате контрактники стремительно «проматывались», массово уходя назад на гражданку.

Рациональное зерно предложений старого начальника Генштаба реализовал сменивший его в июне 2008 года генерал армии Николай Макаров. Как и Балуевский, Макаров был тесно связан с ГСВГ, в Германии начинался его путь на вершины российской военной иерархии. В 90-е годы Макаров стал начальником штаба миротворческих сил в Таджикистане. Тогда российский контингент сыграл огромную и в целом малооцененную роль в изгнании радикальных группировок из Средней Азии. После незнаменитой войны в Таджикистане Макаров уверенно шел по карьерной лестнице, и в июне 2008 года возглавил вместо Балуевского Генеральный штаб. На этом посту ему предстояло провести действительно успешную военную реформу — первую за очень долгое время.

Действительно ли Макаров, а не Сердюков, стал настоящим архитектором военных преобразований? Скорее, речь идет о разделении труда. Сердюков занимался в этом тандеме общими организационными вопросами, регуляцией расходов, освобождением армии от несвойственных ей функций, бытовыми условиями службы и тому подобными вещами, в то время как Макарову остались собственно военные проблемы.

Вооруженные силы на 2008 год выглядели удручающе. Согласно опубликованным данным, к соединениям постоянной готовности можно было отнести только 13% от общего числа боевых единиц. Реально боеготовыми оставались ВДВ и ракетные войска, значительная часть флота; в сухопутных войсках и ВВС доля частей постоянной готовности оставалась крайне низкой, а в зенитно-ракетных войсках находилась почти на нуле. Армия была перегружена офицерами. Органы управления имели гомерические масштабы, численность старших офицеров оказалась непропорционально велика. При этом более ста тысяч офицеров не имели полагающегося жилья. Оснащенность современной техникой находилась на уровне нескольких процентов, а имеющаяся часто стояла неисправной. Наконец, крупнейшую категорию военнослужащих составляли слабо мотивированные и почти необученные солдаты срочной службы.

Последним годом, когда солдаты и офицеры полноценно занимались военной подготовкой, стал 1991-й. К 1993 году средства, выделяемые на обучение солдат, уменьшились даже не в разы, а на порядок — части, в которых действительно учили солдат, стали изумительным и радостным исключением. Почти исчезли как явление даже батальонные учения. Летчики имели по 10–15 часов годового налета — ниже уровня, обеспечивающего даже не выполнение боевой задачи, а просто безопасность полета. От четверти до трети авиаторов не летали вообще.

От СССР России досталась, кроме того, сложная система содержания частей и соединений. Советская армия располагала дивизиями разной степени готовности. Части сил полагалось вступить в бой уже через несколько часов после получения приказа, другой — после короткого доукомплектования людьми по мобилизации. Однако кроме них российская армия унаследовала множество частей сокращенного состава и «кадрированных» дивизий, то есть таких, где имелась техника на длительном хранении и сравнительно немного людей, занятых охраной и обслуживанием машин. В таких формированиях могли находиться машины, взятые едва ли не из музеев, а вместо БМП и БТР мотострелки вообще могли иметь мотоциклы и грузовики. Наконец, существовали формирования («штат «Г»), состоящие только из штаба и основной части вооружения. Конечно, каждый такой реликт отнимал не так много средств и людей на свое содержание, однако их оставалось множество, а боевая ценность «кадрированных» частей, не говоря уже о частях штата «Г», преобразованных в базы хранения техники, уверенно стремилась к нулю. К моменту распада Советской армии частей, укомплектованных хотя бы на 70%, оставалось безнадежно мало. Перегруженность штабами, базами, сокращенными частями, частями, укомплектованными не по штату — при формально огромной армии Россия с превеликим трудом могла выставить в поле даже небольшую группировку. Теоретически армия могла поставить под ружье 4,2 миллиона солдат и офицеров. Однако для этого требовалось пройти через разнообразные мероприятия в течение «угрожаемого периода» длиной до года. Разумеется, в современном мире никто и никогда не дал бы года на развертывание. Одной из ключевых задач реформы стало приведение как можно большего количества частей и соединений к постоянной готовности.

Наконец, если говорить о военных доктринах и взглядах на будущую войну, то военное строительство СССР исходило из необходимости вести классическую войну миллионными армиями — но Россия 90-е годы оказалась вовлечена во множество локальных конфликтов, контрпартизанских и миротворческих операций, главным образом на постсоветском пространстве. Реальная угроза интересам России выглядела не как эскадры американских бомбардировщиков или орды китайской пехоты, а как вооруженные силы государств третьего мира или партизанско-террористические отряды. Исходя из этого типа угроз и строилась концепция реформы. Вооруженные силы должны были противостоять противнику в локальном конфликте, в том числе внезапном и скоротечном. Оборона от крупных держав окончательно легла на стратегические силы.

Организационные меры

Одной из самых заметных мер стало сокращение численности офицеров. Вооруженные силы располагали огромным, но достаточно рыхлым офицерским корпусом. Российская армия буквально ломилась от полковников, подполковников и майоров — они составляли 60% офицерского корпуса. Старшие офицеры ощутимо превосходили по численности младших, и такая структура, очевидно, не имела смысла. Поначалу общее количество офицеров хотели сократить более чем вдвое, однако уже в ходе реформы масштаб изгнания все же урезали. Тем не менее структура ощутимо изменилась. Вакантные должности упразднили, а офицеры, достигшие предельного возраста пребывания на службе, отправлялись на пенсию, но их не заменяли. Из армии исчезли «двухгодичники» — офицеры, обязанные отслужить два года после окончания гражданских вузов.

Радикально сократили генералитет — с 1107 военачальников в 2008 году до 610 к 2012-му. Еще сильнее проредили полковников — с 25600 до 7700. Эти шаги оказались достаточно болезненными для военных. Уволилась значительная часть старых офицеров, представлявших военные династии еще советских времен, причем их дети уже не пошли по стопам родителей. Одновременно пришлось ударными темпами разрешать жилищный вопрос — офицеры, уволенные после долгой беспорочной службы, имели право получить квартиру. Тем не менее эти проблемы удалось в целом разрешить, сильно сократив очередь за жильем. Обещанные же сокращения оказались не такими значительными, как предполагалось поначалу, и не так угрожали офицерским карьерам.

Численность Вооруженных сил ощутимо сократилась по мере ликвидации «кадрированных» частей. Сейчас в строю менее миллиона человек вместо 1,2 миллиона в 2008 году.

Перетряхнули систему военного образования. Вместо 65 военных вузов, имевшихся на 2008 год, осталось только 10 учебных заведений, одновременно готовящих офицеров и занимающихся исследовательской работой — три военных учебно-научных центра, шесть военных академий и один военный университет. Правда, потом решили, что военное ведомство переборщило с сокращениями, так что уже при Шойгу некоторые преобразования откатили назад. Реформаторы в основном хотели создать крупные учебные центры с развитой базой, в которых концентрировались бы лучшие преподавательские кадры. Пока трудно сказать, насколько это удалось. Заметим, что программы подготовки сменили с упором на интенсификацию процесса и подгонку под требования современной войны. Критики утверждали, что в ходе реформы погибла система советского военного образования. Однако к 2008 году она уже очевидно устарела, и еще офицеры–«чеченцы» отмечали, что военная наука преувеличенное внимание уделяет вопросам ядерной безопасности и тонким манипуляциям танковыми армиями — в ущерб реально происходящей малой войне.

Тем временем состоялся переход на новую систему командования вооруженными силами. Вместо старых военных округов появилось четыре объединенных стратегических командования. Эти структуры сосредоточили управление всеми силами в определенном регионе. ОСК «Запад» с управлением в Петербурге получило зону ответственности вдоль западных и частично северных границ страны и два флота (Балтийский и Северный), ОСК «Юг» (Ростов-на-Дону, на базе Северо-Кавказского округа) приняло на себя традиционно самый горячий район: Кавказ, Каспий и границы с Украиной, включая Черноморский флот. ОСК «Центр» (Екатеринбург) объединило силы, расположенные на востоке европейской части России и в западной Сибири. Наконец, Восточное ОСК (Хабаровск) взяло на себя Восточную Сибирь, Дальний Восток с китайской границей и Тихий океан с соответствующим флотом. Задача этих командований — общее руководство сухопутными войсками, ВВС, флотом и ПВО на театре возможных военных действий.

Продолжается переход от призывной схемы к контрактной службе. Огромные трудности с наполнением армии контрактниками перед реформой почти заставили Минобороны отказаться от попыток увеличить долю добровольцев в армии. Но получив гарантии хорошего финансирования, военные вновь взяли курс на профессионализацию армии. В итоге с 2009 года численность солдат-контрактников выросла более чем вдвое (со 190 тысяч до 352 тысяч человек) и теперь добровольцев ощутимо больше, чем срочников. Неизвестно, правда, удастся ли и дальше наращивать численность профессионалов в армии в условиях экономического кризиса.

В ходе реформы слили и укрупнили военные городки. Подход к организации жизни на базах значительно изменился — хозяйственные функции перешли к гражданским компаниям, солдат же в основном освободили от посторонней работы. Заметим, что массовое использование бойцов для разнообразных хозработ стало бичом еще советских вооруженных сил, а в 90-е годы эта порочная практика достигла громадных масштабов, причем хозработами вместо боевой подготовки (в том числе нелегальными коммерческими) могли заниматься даже элитные части спецназначения. Это без всякого преувеличения позорная практика, и в целом она отошла в прошлое.

Время, высвобожденное от хозработ, посвящают боевой подготовке. Наблюдатели единодушно говорят, что учения проводятся очень активно.

Наконец, в верхах возобладала мысль о необходимости хорошо оплачивать службу солдат и офицеров. Жалование постепенно удалось довести до вполне приличного уровня, соответствующего достоинству человека, который рискует жизнью за страну. Больше средней зарплаты по стране сейчас получают военнослужащие даже вне зоны боевых действий, а люди в горячих точках или районах вроде Крайнего Севера обеспечены еще лучше.

Наконец, радикально изменился подход к неуставным отношениям в армии. Разумеется, в какой-то мере явление сохраняется — люди есть люди. Но классическую тотальную дедовщину купировали переходом (еще до объявления реформы) на 12-месячный призыв и улучшением работы военной прокуратуры.

Сухопутные войска

Сухопутные части кардинально изменились по всем направлениям. Войска перешли на новую штатную структуру. Основой сухопутных войск стали мотострелковые и танковые бригады. Каждая такая бригада представляла собой готовую боевую единицу, способную вести самостоятельные действия. Для этого в ее состав включались все необходимые части усиления и обеспечения: самоходная, реактивная и зенитная артиллерия, инженеры, батальон связи, батальон материального обеспечения, зенитно-ракетный дивизион и так далее. Такая бригада по численности занимает нишу между старыми полком и дивизией. При этом она должна быть готова выйти по тревоге через час после получения приказа и в кратчайший срок начать выполнять боевую задачу.

Сейчас основу ударной силы российских сухопутных войск составляют 3 танковых и 35 мотострелковых бригад. Они различаются количеством соответствующих батальонов: в мсбр — три мотострелковых и танковый, в тбр — три танковых и мотострелковый. Кроме того, для их усиления сформированы 9 артиллерийских и 4 реактивно-артиллерийских бригады. Как правило, бригады развертывались на базе старых дивизий. С новыми штатами постоянно экспериментируют по результатам маневров (а теперь и боевых действий) — их пересматривали до самой отставки Сердюкова и Макарова в 2012 году. Нужно сказать, что здесь дело обстоит далеко не так «празднично», как может показаться. Новые бригадные штаты критикуют и из-за трудностей управления, и из-за недостатка (либо, наоборот, избытка) тех или иных боевых компонентов.

К тому же у сокращенного до 12 месяцев срока службы существует обратная сторона. В бригадах находится значительное количество призывников с малым сроком службы. Это означает, что бригада в большинстве случаев отправит на театр боевых действий батальонно-тактическую группу, а не поедет туда целиком. Например, разбитые в 2014 году «северным ветром» украинские командиры настаивали именно на ударах БТГр, а не бригад ВС РФ как таковых. Украинцам хватило и этого, но трудно предсказать, как покажут себя в случае конфликта бригады нового облика. Правда, адаптация к новым условиям идет постоянно, и нельзя сказать, что в руководстве ВС не понимают слабостей новых частей. Макаров непрерывно экспериментировал с боевым составом бригад, и эти эксперименты продолжились после его ухода. Сами военные уже шутят про «бригады сверхнового облика», и о создании устойчивого долгоиграющего штата пока говорить не приходится.

Еще одно направление развития — формирование профессионального сержантского корпуса. Ситуация, при которой сержантами служили просто срочники, прошедшие минимальную подготовку, была, конечно, неприемлема. Курс подготовки профессионального сержанта включает 2 года и 10 месяцев, причем значительная часть поступающих отсеивается. Набор изучаемых дисциплин выглядит действительно внушительно: от очевидной огневой подготовки до материаловедения и метрологии. Изначально предполагалось полностью вытеснить сержантами прапорщиков, однако этот процесс по-прежнему идет, и прапорщики пока из войск не уходят. Связана эта ситуация с трудностью подготовки множества профессиональных сержантов. Как минимум можно отметить совершенно правильную мысль о том, что подготовленные унтер-офицеры чрезвычайно важны для боеспособности армии, и серьезную заявку на изменения в правильную сторону.

Десантные части сменили свое «советское» назначение. Разумеется, десантники по-прежнему проходят парашютную подготовку, однако в целом ВДВ превратили в элитную аэромобильную пехоту. Десант сохранил дивизионную структуру, и в целом менее других подвергся реформированию. Интересно, что одна из дивизий ВДВ — 7-я Новороссийская — считается горной и проходит соответствующую подготовку.

Важным, хотя и не слишком широко афишируемым шагом стало создание объединенных Сил специальных операций с самостоятельным командованием. Правда, об их структуре известно немногое.

Одно из важных направлений реформы — переоснащение сухопутных войск новым вооружением и экипировкой. Широко анонсированный переход на платформу «Армата» — дело не самого ближайшего времени, но модернизированная техника, по крайней мере, начала поступать в войска. Армия начала активно переоснащаться на БТР-82, новые бронеавтомобили и модернизированные версии Т-72, а индивидуальная экипировка солдата, как выяснилось в 2014 году, претерпела просто космические изменения. На фоне кампаний в Чечне, где солдаты часто воевали в том, что могли купить сами, единообразное качественное оснащение «вежливых людей» произвело очень сильное впечатление. Причем военные смотрят в будущее с оптимизмом и несмотря на экономические неурядицы анонсируют масштабное перевооружение в ближайшие годы. Такие анонсы часто оставались пустыми обещаниями, но пока результаты переоснащения выглядят многообещающе. По крайней мере, частям, выполняющим боевые задачи, новой техники до сих пор хватало.

ВВС и ПВО

ВВС также испытали серьезные перемены. Этот вид вооруженных сил подошел к реформе 2008 года в самом печальном положении. Новая техника фактически не закупалась, а состояние имеющейся было, говоря без обиняков, жалким. За 15 лет ВВС потеряли более двухсот летательных аппаратов. В 2008 году два МиГ-29 попросту развалились в воздухе из-за коррозии. В боях против Грузии за несколько дней потеряли 6 самолетов, включая стратегический бомбардировщик — неприемлемо высокий уровень для такого короткого конфликта.

Первые шаги в деле реформирования ВВС, опять же, стали организационными. Как и в случае с сухопутными войсками, структуру сил переменили и создали четыре отдельных командования Военно-воздушных сил и ПВО, а также командования дальней и военно-транспортной авиации. На месте прежних 98 различных воздушных частей сформировали 52 авиабазы. Как и в случае с сухопутными войсками, все они стали частями постоянной готовности. В дальнейшем авиабазы укрупнялись в ущерб их числу. Все это упрощает руководство ВВС, уменьшает количество штабных и командных структур и устанавливает единое командование ими. Параллельно массово списывали небоеспособную технику.

Полки и бригады ПВО сократились, зато участились учения. Боевая подготовка велась и ведется с высокой интенсивностью, причем на Дальнем Востоке дошли до уровня 40–50 боевых стрельб в год. Вероятно, в прошлом году силы наземной ПВО в той или иной форме приняли участие в конфликте на территории соседнего государства, и в значительной степени именно они обнулили активность ВВС противника, сбив несколько военных самолетов, в том числе на высоте, недоступной для ПЗРК.

Некоторое время просуществовала такая структура, как войска Воздушно-космической обороны, включающая базы истребительной авиации, зенитные ракетные и радиотехнические полки. В 2015 году силы ВВС и Воздушно-космической обороны объединились в единую структуру — ВКС.

Авиаторы начали активно летать на своей технике. Пилоты считают, что налет, позволяющий поддерживать приемлемый уровень навыков, — около 50 часов в воздухе в год. Известно, что капитан Мурахтин, сбитый в Сирии, имел в 2013 году налет в 60 часов, а в 2011 году вышел приказ, который обязывает летчиков Су-24 летать по 110 часов в год, однако многие не могли его выполнить, и нормы снизили. 60 часов в год — это не очень высокий уровень, но он обеспечивает приличную квалификацию авиатора. Правда, главнокомандующий ВВС Виктор Бондарев в 2014 году заявил, что средний налет на летчика составляет 97–112 часов — больше советского уровня и в целом близко к приличному мировому. По сообщениям прессы, в США многие летчики имеют налет на уровне 120 часов, средний налет по НАТО составляет 120–180 часов. В действительности уровень «налетанности» российских ВКС сейчас недостаточен (самые подготовленные пилоты, например, израильские и британские, делают до 200 часов в год), но по сравнению с дореформенной ситуацией это грандиозный прорыв.

Наконец, закупки авиатехники вышли на рекордный уровень. В 2014 году российская авиация пополнилась 108 самолетами всех типов, от бомбардировщиков и транспортников до палубных истребителей. Обобщающих данных за 2015 год пока нет, но судя по имеющимся публикациям, темпы приобретения авиатехники в этом году схожие. Вообще доля новой техники в ВКС дошла до 46% — не самый высокий уровень, но совершенное чудо, если вспомнить разваливающиеся в воздухе истребители 2008 года.

Флот

ВМС РФ не остались в стороне от общего процесса. Правда, в целом морские силы подверглись меньшим изменениям в смысле организационных структур. Как и в случае с сухопутными войсками и ВВС/ВКС, на флоте сократили управленческие органы, а части морской пехоты «обригадили». Однако в смысле закупки новой материальной части флот оказался на острие прогресса. Программа перевооружения идет полным ходом прямо сейчас. Буквально в момент, когда пишутся эти строки, в Севастополе на боевое дежурство заступают оснащенные «Калибрами» новейшие ракетные корабли «Зеленый Дол» и «Серпухов». На Черноморский флот постепенно прибывают подводные лодки серии «Варшавянка» (к 2017 году ЧФ должен получить их шесть, на днях к берегам Сирии пришла одна из них, «Ростов-на-Дону», «Новороссийск» уже на дежурстве). Вообще в планах на перевооружение видна склонность к реальным решениям: основную массу новых кораблей составляют легкие силы. Предполагается, что до 2020 года флот получит более 50 надводных кораблей (заметная часть программы уже исполнена) и более трех десятков разнообразных субмарин. Досаден срыв контракта на поставку флоту России французских вертолетоносцев типа «Мистраль», однако несмотря на это ВМС активно переоснащаются. В целом российский флот с его одним авианосцем и несколькими крейсерами в строю, конечно, уступает монструозным американским ВМС, однако совокупные силы превосходят ВМФ большинства реальных противников.

Противодействие

Реформаторские усилия вызвали шквал критики, причем с нескольких сторон. Во-первых, современная армия — действительно дорогое удовольствие. Резкое увеличение численности контрактников в структуре вооруженных сил, интенсификация учений, массовое перевооружение — все это привело к серьезному росту военных расходов. Критики, с одной стороны, утверждали, что средства, выделенные на реформирование армии, неизбежно украдут, с другой — что страна вообще не имеет финансовой возможности содержать современную армию. Нельзя сказать, чтобы подобные филиппики не имели вовсе никаких разумных оснований. Коррупция сопровождает любое государственное строительство в современной России, а армия действительно не должна становиться самодовлеющей структурой, объедающей тех, кого защищает. Сейчас российский военный бюджет — один из крупнейших в мире, причем доля военных трат в структуре государственных расходов высока. Но следует понимать, что отказ от вложений в вооруженные силы отзывается кровью, и недостаточно хорошо оснащенная и подготовленная армия — это человеческие жизни, потерянные из-за экономии на национальной безопасности. Коррупция же касается любой отрасли, в которую вкладываются средства, и на всякий случай ничего не тратить — странный способ с ней бороться.

Реформы Макарова и Сердюкова подверглись критике и с другой стороны. Если «экономисты» исходили из того, что преобразования требуют денег, которые можно потратить на более полезные вещи, то внутри военной корпорации людей заботили другие вопросы. Во-первых, сокращение численности офицерского состава вызвало даже не противодействие, а испуг и ярость. Леонид Ивашов, известный военный эксперт и отставной генерал-полковник, описывал ход реформ крайне резко:

То, что творят сегодня с офицерским корпусом и органами военного управления, преступление. Двадцать первого июля этого года президент принял решение о сокращении офицерского корпуса более чем наполовину — на 200 тысяч офицерских должностей. В записке, которую министр обороны представил президенту, ни слова нет о том, что это позволит упростить систему управления Вооруженными силами, сократить время реакции, повысить эффективность армии и флота, — есть только вопрос, что это позволит сократить расходы.

Правда, в качестве вероятного противника критики обычно рассматривали Китай и страны НАТО, и это бросалось в глаза. Приходится признать, что реформаторы более адекватно оценили реальные угрозы и действительно необходимые направления развития.

***

Еще восемь лет назад российскую армию совершенно серьезно сравнивали с грузинской, и войска закавказского государства некоторым экспертам казались более боеспособными. Дальнейшие события показали, что отпевание оказалось преждевременным. Однако на фоне постоянных вялых реформ трудно было предположить, что именно с 2008 года начнется действительно серьезный рост возможностей вооруженных сил. Постоянные разговоры о реформах привели к понятному скепсису по поводу любых усилий в области военного строительства. Не внушала доверия и фигура публичного реформатора — гражданского министра обороны Анатолия Сердюкова. Однако сейчас мы можем точно сказать, что военная реформа действительно удалась.

По словам бывшего генсека НАТО Расмуссена, по сравнению с 2008 годом российские вооруженные силы продемонстрировали «невероятное развитие способности действовать быстро и решительно. Мы видим лучшую подготовку, лучшую организацию, лучшую координацию действий. Они также вложились в модернизацию». И с чиновником НАТО трудно не согласиться. Аналитический обзор Европейского совета по международным отношениям прямо называется «Тихая военная революция». Если в России критиков шагов Министерства обороны и ГШ хватает, то за рубежом в целом достигнут консенсус — ВС РФ вышли на новый уровень.

Нужно, конечно, понимать пределы возможностей современной Российской армии. Операции, аналогичные, например, американскому наступлению в Ираке в 2003 году, окажутся для нее затруднительными. Неясно, насколько масштабную военную угрозу способны отразить нынешние вооруженные силы. Западные аналитики указывают на слабость современных российских вооруженных сил в сравнении с совокупными возможностями НАТО — но НАТО в целом и не рассматривается как вероятный противник. Если брать членов Альянса в отдельности, то ВС РФ сильнее армии каждого из них, а в конфликте со странами третьего мира и любыми силами на постсоветском пространстве имеют серьезное преимущество. Собственно, для таких действий армию нового облика и создавали. Реальных оппонентов российская армия разбить способна.

Важно, что значительная часть ВС РФ еще находится в стадии переоснащения. Черноморский флот должен получить новые линейки надводных кораблей и подводных лодок, ВКС только недавно вышли на приличный уровень ежегодного налета. Крупномасштабная война с Китаем или США, которой любят пугать адепты советских танковых клиньев образца 80-х годов, маловероятна, и в качестве инструмента сдерживания на такой случай Россия по-прежнему располагает ядерными силами.

А вот для локальных конфликтов, в том числе происходящих на серьезном удалении от собственных границ, Россия теперь имеет эффективный и смертоносный инструмент. За последнее время мы дважды наблюдали его в действии против активно отбивающегося противника: на Украине в 2014 году и в Сирии этой осенью. По мнению украинской стороны, в боевых действиях в Донбассе в августе 2014 года участвовали 4 тысячи солдат и офицеров регулярных войск РФ. Разумеется, побежденные редко преуменьшают силы победителя. Но даже если согласиться с точкой зрения украинских официальных лиц, получится, что четырехтысячного контингента РА хватило, чтобы полностью изменить обстановку на поле боя и менее чем за неделю отправить в нокаут украинские вооруженные силы — на август 2014 года это 32 тысячи солдат и офицеров в зоне конфликта. Подчеркнем, это не российские данные, а точка зрения генералов, которых российские войска разгромили. При этом российская сторона, в отличие от украинской, не применяла в августовских боях авиацию.

Эффект от действий российской авиации в Сирии также очевиден. Хотя лоялисты действуют с огромным трудом и добиваются ограниченных успехов, еще несколько месяцев назад сирийские войска приближались к агонии. После начала операции российских ВКС они смогли вести наступление и теснить формирования разнообразных террористических группировок. Российская воздушная операция ведется достаточно небольшими силами — и их хватило, чтобы остановить отступление правительственных войск и организовать более-менее успешные контрудары.

С 2008 года российская армия проделала значительный путь. Сейчас это эффективная и хорошо обеспеченная вооруженная сила. Характерно, что комментаторы, указывающие на ее слабости, обычно склонны говорить о проблемах времен Осетии или даже Чеченских войн. Между тем именно недостатки этих кампаний и подтолкнули власти к реформам. Разумеется, идеализировать современную РА было бы неправильно. Но можно сказать, что сейчас она более боеспособна, чем поздняя Советская армия. России есть чем воевать, если потребуется. Главное — правильно определить место, время и степень применения силы.

_{Источник: https://cont.ws/post/262516}