Первая глава фундаментального труда А. Леонидова, посвящённого интереснейшему вопросу: «ИДЕЯ СПРАВЕДЛИВОСТИ: Происхождение. Значение. Перспективы». Откуда вообще у людей возникли планы построить справедливое общество? Не сами же собой они образовались в голове — тем более, что некоторым людям они и сегодня безразличны, а у других вызывают раздражение, гнев. Каково значение идей справедливости с древности и до нашего времени? Это просто сублимация религиозной аскезы, или же основа прогресса? И каковы перспективы идеи справедливости в обществе, «победившем социализм», упорствующим в «десоветизации»? На все эти вопросы призвана ответить книга, которая пока только пишется. Но первую главу мы вам, дорогие читатели, презентуем уже сегодня — чего тянуть-то? Читайте по мере написания, как некогда в «Роман-газете»…

ИДЕЯ СПРАВЕДЛИВОСТИ

Происхождение. Значение. Перспективы.

Глава 1. Миф прогресса и природа человека

Прогресс – преемственность познания и последовательное поступательное овладение силой стихий. Современные обсуждения прогресса отталкиваются от представлений эпохи Просвещения, когда было сформулировано понятие всемирной (или всеобщей) истории, а в качестве его субъекта рассматривалось человечество.

Утилитарное отношение к Знанию заложил Френсис Бэкон[1]. Он был первым мыслителем, сделавшим опытное знание ядром своей философии. Он не поклоняется сакральному завету в виде книги, а стремится поставить её себе на службу. Великую силу науки-инструмента Бэкон считал почти самоочевидной и выразил это в своём знаменитом афоризме «Знание — сила». Иначе говоря, обладание знаниями обогащает не только духовно-молитвенные практики (как думали до Бэкона, считая механику мастерской забавных, но малозначимых игрушек) – но и материально обогащает. Знания, увеличивающие возможности – это и была формулировка научно-технического прогресса, постановка вопроса о нём.

Теоретики всеобщей истории пытались найти фундаментальные законы исторического развития, не только объяснявшие прошлое, но и предсказывавшие будущее[2].

Термин «прогресс» имеет в речи яркое эмоциональное положительное звучание, что и заставляет говорить о его ненаучности. Наука не может хвалить или порицать, она лишь констатирует. Если же мы говорим «силы прогресса» — то мы уже подчёркиваем своё пристрастное отношение к явлению, не описываем, а пропагандируем его.

Да, в определённых случаях возникает ситуация передачи знаний, более или менее последовательная на протяжении того или иного отрезка времени. Она, чисто-объективно говоря, усиливает практикующее её общество, так сказать, «умножает лошадиные силы его двигателя». Это явление – прогресс как факт. Оно достаточно далеко от мифологии прогресса.

Миф прогресса столь же оптимистичен, сколь и наивен.

Суть очень проста: деды работают на отцов, отцы на детей, знание и власть над стихиями окружающего мира накапливаются из поколения в поколение, образуя впечатляющую прогрессию. Даже если не геометрическую[3], то в любом случае – арифметическую[4].

«Научная сила» каждого нового поколения возрастает всё более стремительно и впечатляюще. Обществу покоряются суша, моря, иные планеты, галактики…

Чтобы этот миф стал реальностью (сказка стала былью) – дело за «малым»: стремление дедов, отцов и сыновей-внуков жить для будущих поколений, а не в своё удовольствие…

Дело в том, что всякий реальный прогресс ресурснозатратен. Он в корне отличается от мелких дизайнерских решений, которые капитализм выдаёт за «инновации», и которые с ходу увеличивают объёмы продаж. Реальный прогресс – тяжёлая для современников ноша. И чем прогресс значительнее – тем больше он требует при внедрении первоначальных вложений.

Такова, например, драма сталинской великой модернизации, которая, в отличие от современной пустой болтовни, была реальной: от деревянной сохи до стального трактора. Если вам трактор подарили, то это прекрасно, да только кто же такие подарки делать будет? А чтобы купить трактор – нужны средства, ресурсы. Чтобы сделать собственный трактор – нужно ещё больше ресурсов и средств. Где их взять? Их изымают из сферы непосредственного текущего потребления. А оно и так ниже низкого! У деревни нет ничего, кроме хлеба, и хлеба этого – катастрофически не хватает даже на текущий прокорм…

А его забирают – чтобы дать той же деревне трактора и стальную агротехнику… Но дадут-то ещё когда, а забирают то сегодня, сейчас! А не заберут – значит, вечно будет этот маразм ковыряния земли деревянной сохой. Ибо если не вложился в прогресс – не получил от него его силы. А вкладываться – жалко. Себя обделять – жалко, а детей своих – и того жальче. Завтра они трактористами станут, а сегодня им жрать нечего!

Так что же – ждать, пока тебе даром плоды прогресса принесут? А их принесут! Та же Европа их по всему миру раздавала охотно и даром; а потом догоняла и ещё давала прикурить… Потому что её прогресс – работает на неё, а не на вас! Что она может – то она может для себя, а не для того, чтобы вас облагодетельствовать…

Так что извините – прогресс и потребительское общество противоположны по приоритетам. Это всякий знает, кто сыну или дочери учёбу оплачивает: какая прорва деньжищ уходит из семьи – в надежде, что когда-нибудь потом… сын или дочка… А сейчас – из-за этой учёбы семья не обновляет автомобиль, не закупает новой бытовой техники, реже меняет одежду, даже ограничивает себя в питании. Платный студент – если пошёл бы на пристань грузчиком, то не забирал бы деньги из семьи, а приносил их в семью. Не обдирал бы родителей, а наоборот, помогал бы им материально…

Так что получается: все хотят прогресса, знаний-сил, но все хотят их бесплатно, даром. Так, чтобы пришли и дали. А те, кто дают – дают со своим расчётом, и он отнюдь не в вашу пользу.

Если же говорить о прогрессе серьёзно – то это особые отношения, в которых предки батрачат на потомков. В традиционном обществе сын становился рабом отца[5]. Прогресс потребовал смены ролей: рабства родителей у их детей и не рождённых ещё будущих потомков.

Апофеоз прогрессивности – известный случай того, как в блокадном Ленинграде (!) спасали семенной фонд страны. Люди обезумевали от голода, падали на ходу, десятки тысяч умирали от истощения. Но сотрудники Всесоюзного института растениеводства (ВИР) остались в Ленинграде и спасли от уничтожения «вавиловскую коллекцию» — десятки тонн зерна и тонны картофеля. Они верили в то, что этот уникальный генный материал растениеводства послужит будущим поколениям – и умирали от голода возле тонн хлеба. В рыночные времена, в наши годы – судьба спасённой коллекции сложилась трагически: у людей появились иные приоритеты…

Потребительские настроения опасны вложенным в них, невидимым глазу, и оттого ещё более опасным анти-прогрессизмом. Паразит не хочет, да и не может думать о будущем. Он мечтает всё сожрать в текущем режиме, и не останавливает даже угроза его собственной смерти при истощении организма-донора…

Так что поступательное и непрерывное течение прогресса на практике под большим вопросом. А ну как в цепочке хотя бы одно поколение прожрёт и растратит всё «наследие предков», а потомкам предложит радоваться уже тому, что их хотя бы просто завели? Или даже, как в современной Швеции, вообще не заведёт потомства?

Кто его накажет, это поколение отступников-дегенератов? Уже покойные предки? Или ещё не рождённые (а то и вовсе не рождённые) потомки?

Если бы накопление знаний шло в арифметической или тем более геометрической прогрессии – то зачем бы потребовались человечеству эти тысячелетия неоднозначности, эти века застоя и регресса? Если бы человечество восходило вверх прямо, как полагает миф прогресса – ХХ век начался бы ещё до нашей эры…

Проблема в том, что прогрессивные практики, накоплявшие знания и облегчавшие труд – прямо из самих себя выводили (и сегодня выводят) своего могильщика: зоологическую силу анти-цивилизации естественного отбора. «Знанию-силе» в версии Ф.Бэкона безразлично – обогащать нас с вами или порабощать. Это орудие. Использованное злыми руками, орудие будет уже не облегчать жизнь, а калечить и прерывать её.

Параллельно накоплению благ нарастает и притяжение мародоёров к местам их скопления. Чем беднее поселение, тем меньше оно интересно внешним грабителям и внутренним мошенникам. Но, увы, правило действует и наоборот: чем богаче поселение, тем оно интереснее и внешнему агрессору и деструктивным силам внутреннего распада. Причина проста и очевидна: есть что взять, есть что хапнуть!

В итоге мы, археологи, находим все древние города, с одной стороны, окружёнными мощными стенами, крепостными укреплениями, а с другой – сожжёнными и втоптанными в землю. Да, каждый из городов пытался защитить себя от нашествий – но никому это в итоге не удалось.

Оптимизм мифа о прогрессе основан на утверждении, что человек сильнее зверя, потому что человек сложнее, тоньше, глубже знает и чувствует. Иногда это действительно так, но далеко не всегда. В зависимости от перипетий истории то человек оказывается сильнее зверя, то наоборот. Иногда техника и развитый интеллект побеждают грубую и косматую силу естества. Иногда – наоборот. Я, как дипломированный археолог, говорю такое по праву, потому что именно мы, археологи, сталкиваемся со следами десятков перспективных цивилизаций, от которых, после нашествий или внутреннего краха, не осталось не только наследия, но даже и собственного имени.

При этом у нас достаточно оснований утверждать, что завоеватели были глупее и грубее тех цивилизаций, которые они растоптали. Порой их уровень в разы, многократно ниже, чем у завоёванных. Однако завоёванным это не помогло…

Есть и достаточное количество древних городов, которые не носят следов внешней агрессии. Это загадочные «покинутые города» в Евразии, в Америке… Не всегда крах цивилизации сопровождался внешним нашествием варваров. Иногда прогресс умирал сам в себе, запутавшись в собственных противоречиях и задыхаясь под тяжестью противоречий в собственных знаниях.

Конечно, это связано и с внутренним загниванием успешной цивилизации. Производственные успехи наращивают возможности обеспечения самыми разными благами. В определённый момент возникает «навес возможностей», козырёк, который почти обречён обрушится. Дело в том, что производительные силы начинают противоречить принципу экономности действий вождей производственных отношений. А экономность действий – инстинкт. Если можно что-то получить лёгким путём, то никому не хочется получать то же самое трудным и долгим путём.

И руководители процесса переходят от организаторских функций к деструктивным действиям по отношению к разросшимся производительным силам. Начинаются сговоры, заговоры, хищения, общая деградация мотивационной модели, так хорошо знакомые нам, археологам, по истории древнейших обществ, и в точности повторившиеся в момент краха СССР.

Потому что у выражения «хорошая жизнь» есть два толкования: она может быть хороша (улучшатся) для всего общества в целом. А может быть хороша (улучшатся) – для одного, отдельно взятого члена общества. И второе, конечно, невообразимо, бесконечно дешевле, чем первое. Купить всего несколько штук «мерседесов» даже высшего, посольского класса – дешевле, чем купить «жигули» для 100 млн советских семей. И когда начальник начинает ориентироваться не на «жигули» для всех, а на «мерседес» лично для себя – возникает знакомая историкам ещё древнего мира деструктивные внутрисистемные действия.

В итоге руководители достигают своих потребительских целей – но ценой деградации, или полного краха цивилизации и прогресса.

Вывод: человеческий эгоизм (зоологического происхождения) сбивает цивилизацию на взлёте. Только она начинает набирать высоту – либо её атакует снизу ракета нашествия дикарей, либо внутри происходит теракт перерождения верхушки. Часто эти факторы совмещаются – большие богатства развитой цивилизации магнитят к себе мародёров сразу всех видов.

Это показывает нам ошибку всех теоретиков, начиная с А.Смита и Д.Рикардо, которые полагали источник прогресса в производстве. Какое-то время практика, накапливая знания, облегчает труд. Но облегчая труд, она умножает его плоды, а умножая его плоды – растит себе внешних и внутренних могильщиков.

Хотя все люди физиологически одинаковы, а труд, накопление знаний о нём и приёмы облегчения труда, повышения его производительности удручающе-много раз повторялись на всех континентах – за много тысяч лет до уровня космоса и атома никто, кроме христианской цивилизации не дошёл. И даже не приблизился.

Знания копились, цивилизация поднималась – и на уровне каменных городов (как правило) – её снова и снова пожирали. Это словно бы забой телят, из которых никто до быка вырасти не успел, и хозяева даже не знали, что теоретически телёнок может вырасти в быка…

_{Источник: https://cont.ws/@anddan01/909998}